Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки - Страница 153

153

Но это – поверхностный слой,
Там дно, а над дном глубина, а над глубью волна за волной.

И зыбится вечно игра
Хрусталя, бриллиантов, сафира, жемчугов, янтарей, серебра,
Порождаемых Воздухом, Солнцем, и Луной, и Землей, и Водой.

Слушай! Пора!
Будь – молодой!
Все на Земле – в переменах, слагай же черту за чертой.

Мысли сверкают,
Память жива,
Звучны слова.
Дни убегают, –
Есть острова.

Глубочайшие впадины синих морей
Неизменно вблизи островов залегают.
Будь душою своей
Как они,
Те, что двойственность в слитность слагают,
Ночи и дни, Мрак и огни.
Мысли сверкают,
Память жива.

Не позабудь острова!

В дикой пустыне, над пропастью вод,
Нежный оазис цветет и цветет.
Сном золотым
Нежит игра.
Нынче – как дым –
Станет Вчера.
Духом святым,
Будь молодым.
Время! Скорее! Пора!

Слышу я, слышу твой голос, Земля молодая,
Слышно и видно мне все: я – как ты.
Слышу, как дышут ночные цветы,
Вижу, как травка дрожит, расцветая.

Только мне страшно какой-то внезапной в душе пустоты.
Что же мне в том, что возникнут черты?
То, что люблю я, бежит, пропадая.

Звучен твой голос,
Земля молодая,
Ты многоцветна навек.
Вижу я цвет твой и тайные взоры,
Слышу я стройные струнные хоры,
Голос подземных и солнечных рек, –
Только мне страшно, что рвутся узоры,
Страшно, Земля, мне, ведь я Человек.

Что-ж мне озера, и Море, и горы?
Вечно ли буду с одною мечтой?
Юноша страшен, когда он седой.

Явственно с горного склона я
Вижу, что ты
Не только зеленая.
В пурпур так часто ты любишь рядить
Нежность своей красоты,
Красную в ткани проводишь ты нить.

Ты предстаешь мне как темная, жадная,
И неоглядная,
Страшно-огромная, с этими взрывами скрытых огней.
Вся еще только – намек и рождение,
Вся – заблуждение
Быстрых людей и зверей,
Вся еще – алчность и крики незнания,
Непонимание,
Бешенство дней и безумство ночей,
Только сгорание, только канун просветления,
Еле намеченный стих песнопения
Блесков святых Откровения,
С царством такого блаженства, где стон не раздастся ничей.

Да, я помню, да, я знаю запах пороха и дыма,
Да, я видел слишком ясно: Смерть как Жизнь непобедима.
Вот, столкнулась груда с грудой, туча с тучей саранчи,
Отвратительное чудо, ослепительны мечи.

Человек на человека, ужас бешеной погони,
Почва взрыта, стук копыта, мчатся люди, мчатся кони,
И под тяжестью орудий, и под яростью копыт,
Звук хрустенья, дышут люди, счастлив, кто совсем убит.

Запах пороха и крови, запах пушечного мяса,
Изуродованных мертвых сумасшедшая гримаса.
Новой жертвой возникают для чудовищных бойниц
Вереницы пыльных, грязных, безобразных, потных лиц.

О, конечно, есть отрада в этом страхе, в этом зное,
Благородство безрассудных, в смерти светлые герои.
Но за ними, в душном дыме, пал за темным рядом ряд
Против волн в этой бойне умирающих солдат.

Добиванье недобитых, расстрелянье дезертира, –
На такой меня зовешь ты праздник радостного пира?
О, Земля, я слышу стоны оскверненных дев и жен,
Побежден мой враг заклятый, но победой Я сражен.

Помню, помню я другое. Ночь. Неаполь. Сон счастливый.
Как же все переменилось? Люди стали смертной нивой!
Отвратительно-красивый отблеск лавы клокотал,
Точно чем-то был подделан между этих черных скал.

В страшной жидкости кипела точно чуждая прикраса,
Как разорванное тело, как растерзанное мясо.
Точно пиния вздымался расползающийся пар,
Накоплялся и взметался ужасающий пожар.

Красный, серый, темно-серый, белый пар, а снизу лава, –
Так чудовищный Везувий забавлялся величаво.
Изверженье, изверженье, в самом слове ужас есть,
В нем уродливость намеков, всех оттенков нам не счесть.

В нем размах, и пьяность, рьяность огневого водопада.
Убедительность потока, отвратительность распада.
Там, в одной спаленной груде, звери, люди и дома,
Пепел, более губящий, чем Азийская Чума.

Свет искусства, слово мысли, губы в первом поцелуе,
Замели, сожгли, застигли лавно-пепельные струи.
Ненасытного удава звенья сжали целый мир,
Здесь хозяин пьяный – Лава, будут помнить этот пир.

Что-же, что там шелестит?
Точно шорох тихих вод.
Что там грезит – спит не спит,
Наростает и поет?

Безглагольность. Тишина.
Мир полночей. Все молчит.
Чья-же там душа слышна?
Что так жизненно звучит?

Голос вечно-молодой,
Хоть почти-почти без слов.
Но прекрасный, но святой,
Как основа всех основ.

Перекатная волна.
Но не море. Глубоко
Дышет жизнь иного сна.
Под Луной ей так легко.

Это нива. Ночь глядит.
Ласков звездный этот взгляд.
Нежный колос шелестит.
Все колосья шелестят.

Отгибаются, поют,
Наклоняются ко сну.
Соки жизни. Вечный труд.
Кротко льнет зерно к зерну.

Что там дальше? Целый строй
Неживых – живых стволов.
Гроздья ягод над Землей.
Вновь основа всех основ.

На тычинках небольших
Затаенная гроза,

153